ОСТРОВОК (407 - точка на обрыве с видом на пруд с островом)
История усадьбы всегда больше истории одного человека, даже гениального. Щелыково существует уже около четырех столетий, и многие люди меняли его ландшафт в соответствии со своими представлениями о прекрасном. Михаил Николаевич Островский посадил на склоне холма липовую рощу. В конце XIX века деревца по тогдашней моде подстригали шапками. Со временем они разрослись, став достопримечательностью заповедника.
Но, конечно, самый узнаваемый, «открыточный» щелыковский вид находится сейчас прямо перед вами. Это живописный островок посреди искусственного пруда, питающегося грунтовыми водами. Он появился здесь при Федоре Кутузове, в период расцвета дворянских усадеб XVIII столетия. Тогда были разбиты липовые аллеи, склон был укреплен кустами сирени и акации, появились ныне исчезнувшие каменные павильоны и гроты. А в следующем веке из уст в уста передавались даже легенды о подземных ходах. Пруды, которых было два, стали частью системы мелиорации – из глубоких оврагов, через пруды и каналы вода сбрасывалась в речку Куекшу. Но и, кроме того, это было очень красиво!
Послушайте описание похожего пруда с островком в усадьбе Ивана Лопухина (друга совладельца Щелыкова, Алексея Кутузова): «Вы видите большое пространство воды…Остров осенен разными деревьями: елями, липами, березами и другими; его положение чрезвычайно живописно; всего приятнее быть на нем во время ночи, когда сияет полная луна, воды спокойны, и рощи, окружающие берег, отражаются в них как в чистом зеркале! Это место невольно склоняет вас к какому-то унылому, приятному размышлению»… Что ж, скорее всего, вы приехали в Щелыково днем, поэтому ваши размышления будут приятными, но не унылыми.
Александр Николаевич Островский во второй раз оказался здесь только через три года после первого своего приезда. В марте 1853 года он приехал вновь по печальному поводу – умер отец. Потом был большой перерыв, краткие визиты, но с 1863 года он стал бывать здесь регулярно, отдыхая от треволнений московской жизни, залечивая любовные раны, замышляя, как он говорил, «на свободе» новые пьесы. Но еще он просто любил Щелыково, где можно было «наслаждаться летним теплом и прекрасной природой, немножко работать и очень много ничего не делать». По усадьбе Островский ходил в русской «рубашке навыпуск, шароварах, длинных сапогах… и в шляпе с широкими полями». Из местных развлечений любимыми были у него прогулки на лодках, грибные походы, охота и, конечно, рыбная ловля. Александр Николаевич был, по многим свидетельствам, «опытный и прославленный рыболов», который даже лески «сам плел из конских волос», давал рыбам прозвища (например, ершей звал комиссарами) и охотно консультировал друзей в вопросах рыбалки. Уважаемого им псаломщика Никольской церкви Ивана Зернова за организацию гостями имения рыбной ловли неводом на реке Мере звал «морским министром».
Любимым местом рыбалки в Щелыкове был для Островского омут у водяной мельницы. Кузнец Увар Ефимович выковал для него удобное и относительно легкое металлическое кресло, сегодня хранящееся в главном доме усадьбы. В последние годы жизни драматург удил рыбу, сидя в нем, и «сводил концы» в сюжетах новой пьесы.
Что до островка, то к нему прежде был перекинут мостик. Теперь он разобран, чтобы спасти и сохранить это место для будущих поколений. В ХХ веке любоваться этим видом с лавочек на обрыве любили приходить часто бывавшие в Щелыкове актеры. Вот, прямо здесь, где, возможно, сидите вы, отдыхали Грибов и Бабочкин, Яблочкина и Пашенная. С гитарой приходил Сашин-Никольский. В «Записках актера» Михаила Садовского (племянника ближайшего друга драматурга Прова Садовского) есть замечательное описание этого пейзажа:
«Эти дали, их торжественный покой могла бы, пожалуй, передать кисть Левитана или Нестерова да, может быть, еще перо Паустовского. Можно было часами стоять на том месте, любоваться этой панорамой, смотреть, как постепенно менялось освещение, когда вечер переходил в лунную ночь, как вырастали тени и загорались такие чистые, большие и яркие звезды. Порой казалось, что перед тобой дивная сказочная декорация, рожденная чудесами театра. Не хватало только музыки, хотя у каждого по-своему она тихо звучала в душе».